Страница 1 из 1

Бой под хутором Лог.

Добавлено: 14 окт 2017, 21:25
кам
Главы из книги Моисеева С.И. "Полк рабочей москвы"

НА ЦАРИЦЫНСКОМ ФРОНТЕ

24 октября 1918 года мы подъехали к Царицыну. Незадолго до этого 10-я армия отбила натиск белогвардейцев на город и теперь сама готовилась к контрнаступлению.
Как только пароходы и баржи пришвартовались к пристаням, красноармейцы сразу начали выгрузку полкового имущества.
На другой день полк направился в отведенные для него так называемые «студенческие казармы». По дороге предстояло пройти мимо штаба 10-й армии, и товарищ Ворошилов намеревался сделать нам смотр.
Роты выстроились вдоль набережной.
Логофет на ходу успевает осмотреть каждого красноармейца. Его лицо сурово, почти грозно, но все знают, что сейчас он переживает счастливую минуту.
Кивком головы Логофет подзывает одного из ротных командиров. Тот подбегает, держа руку под козырек.
— Что прикажете, товарищ командир?
— Как у вас люди одеты? — Логофет показывает на красноармейца, у которого плохо заправленная шинель оттопыривается складками.
Ротный смущенно дает объяснения.
Выслушав его, Логофет вскакивает в седло и рысью едет в голову полка, к знамени.
— Равняйсь! — слышно по рядам...
Логофет приподнимается на стременах и громко произносит:
— Слушай мою команду!
Удивительное впечатление производили обыкновенные эти слова. Они воспринимались сильнее, чем команда «смирно». Тишина на берегу наступает такая, что слышен крик чаек, летающих над Волгой.
Проходим маршем мимо штаба 10-й армии. Он украшен красными флагами, но к древкам прикреплены черные траурные ленты — в память о погибшем юном герое царицынской обороны Коле Рудневе.
На балконе второго этажа рядом с красным знаменем стоит товарищ Ворошилов, внимательно всматриваясь в колонны 38-го полка.
Красноармейцы шагают бодро, лица их воодушевлены: ведь они вступают в действующую армию, они уже на фронте!
Марширует наш полк действительно хорошо. С точки зрения специальной парадной выправки он, конечно, уступал старым полкам царской армии, но в марше рогожско-симоновцев было то, чего не в силах дать никакая муштра самой изощренной военной машины эксплуататорских классов. В марше 38-го полка чувствовалась одухотворенность, торжественность, в нем был революционный пафос рабочего класса, строящего свою собственную регулярную армию.
Когда полк прошел мимо штаба, нас догнал порученец товарища Ворошилова и пригласил комсостав полка к командарму.
В штабе мы встретились не только с Ворошиловым, но и с комиссаром армии Щаденко и начальником политотдела редактором газеты «Солдат Революции» Магидовым.
От полка присутствовали Логофет, Лапидус, я и еще два товарища из числа старших командиров.
Беседа продолжалась не менее трех часов и проходила в непринужденной, товарищеской обстановке.
С первых же слов Ворошилова стало ясно, что он уже многое знает о полке. Командарм задавал много вопросов, касающихся и военной подготовки, и политико-морального состояния личного состава. Поинтересовался он и бытовыми нуждами красноармейцев.
Из этой беседы мы многое узнали о 10-й армии, о той огромной работе, которая проводилась по переформированию армии, о легендарном переходе от Луганска до Царицына.
Большую ценность для нас имели практические советы Ворошилова о методах борьбы с белоказацкой конницей. Эти советы стали предметом самого тщательного изучения не только на специальных собеседованиях с красноармейцами, но и на тактических занятиях в подразделениях.
Запомнились мне и рассказы Магидова о газете «Солдат Революции», о политической работе в армии. Кстати, в день нашего прибытия армейская газета опубликовала приветствие полку рабочей Москвы и объявление о том, что на днях в честь нашего приезда будет устроен концерт-митинг.
В расположение полка мы приехали уже вечером, когда были зажжены огни. Логофет тотчас же вызвал к себе командиров и рассказал им о беседе в штабе армии.
Вскоре состоялся концерт-митинг для нашего полка, о чем объявляла армейская газета. Перед концертом выступали ораторы. Среди них были красноармейцы 38-го полка. Выступил с хорошей речью, полной революционного оптимизма, и старик Михайлов. Он говорил о близкой победе рабочего класса, о светлом будущем Советской России, о счастливом грядущем, за которое мы идем в последний решительный бой.
Затем слово предоставили Логофету. Это была настоящая командирская речь. Он говорил о боевой готовности полка, о смелости и дисциплине, о решительности и отваге. Призвал красноармейцев быть беспощадными к врагам революции, и, когда произнес слова: «...Может быть, уже завтра мы вступим в бой!..», речь его прервали неистовые аплодисменты и восторженные крики.
— Ура! Ура!..
— Даешь, на фронт!..
— Смерть белогвардейцам! — кричали красноармейцы.
Я стоял у кулис, всматриваясь в зал, и у меня невольно вырвалось:
— Молодцы, ребята!
— Да, действительно молодцы, — раздался рядом со мной чей-то голос. Я оглянулся и увидел Ворошилова.
Он быстрым шагом подошел к рампе и, высоко подняв руки, принялся аплодировать полку, весело глядя на возбужденную массу наших бойцов.
Красноармейцы знали Ворошилова. Они поднялись с мест, махали в воздухе фуражками, стучали прикладами винтовок об пол.
В тот же день 38-й Рогожско-Симоновский советский полк приказом по 10-й армии был зачислен в Коммунистическую дивизию. Она состояла сплошь из рабочих, совершивших под командованием К. Е. Ворошилова героический поход от Луганска до Царицына.
Через некоторое время после прибытия 38-го полка в Царицын был получен приказ начальника Коммунистической дивизии о нашем выступлении на позиции. Эта весть еще больше подняла боевой дух красноармейцев. Все работали с необычайным рвением.

* * *

Холодное осеннее утро. На улице вытянулся огромный обоз. Выстроен полк. Выносится знамя. Оно развернуто, и цвет его ярко-алый, как кровь. Рядом со знаменосцем в качестве ассистентов, с шашками наголо, идут молодые, красивые помощники командиров рот.
— Полк, смирно! — командует Логофет.
Шеренги встрепенулись и замерли.
— Под знамя, слушай, на караул!..
Сверкнули штыки и замерли. Оркестр играет «Интернационал».
Сегодня вид у красноармейцев иной, чем на параде: лица сосредоточены и серьезны.
Вокзал Грязе-Царицынской железной дороги. Спешная погрузка. Трещат повозки, слышатся окрики коноводов.
Ночь провели в эшелоне. В некоторых вагонах разложены маленькие костры (для этого красноармейцы насыпали на пол землю и подложили железные листы). А в других бойцы дремлют без огня. Когда их пробирает холод, они пляшут по вагону и снова дремлют.
Добрались до разъезда Паншин, быстро разгрузились. Железнодорожные составы ушли, а полк, выслав дозоры, отправился походным порядком в станицу Качалинскую. По дороге нас догнал всадник с винтовкой за плечами. Он оказался помощником командира кавалерийской бригады Коммунистической дивизии, в состав которой перешел наш полк.
В походе Логофет строго держал красноармейцев, Сам достаточно потянувший лямку пехотинца, он хорошо знал, что порядок в походе сохраняет нравственные и физические силы бойцов.
В Качалинскую вошли вечером 2 ноября. Станица богатая: большие чистые дома, много двухэтажных. Все дышит довольством. Несмотря на то, что станица уже седьмой раз переходит из рук в руки, у казаков все еще можно свободно купить свинину, гусей, молоко, хлеб.
Поздно вечером в штаб полка зашел командир бригады Савицкий — молодой человек с открытым смелым лицом. Как и другие командиры 10-й армии, он был приветлив и радушен, рассказал много важного о повадках врага.
Савицкий поинтересовался, все ли благополучно было в пути. Он и впоследствии часто бывал у нас и говорил, что полюбил полк москвичей, видит в нем новое регулярное формирование Красной Армии.
С начальником дивизии Мазуровым мы виделись в этот раз лишь мельком. Оба они, комбриг и начдив, были отважные люди, лично участвовали во всех серьезных боевых операциях подчиненных им частей. Особенно много рассказывали о храбрости и спокойствии в бою Мазурова.
Вообще следует сказать, что личное участие высших начальников в серьезных боях было, видимо, твердо установившейся традицией 10-й армии.
На другой день. 3 ноября, полк походным порядком прибыл в станицу Иловлинскую, расположенную приблизительно километрах в 75 севернее Царицына. Отсюда до сторожевых застав противника было всего километров 15.
Логофет составил приказ по полку, выработанный на основе тех указаний, которые товарищ Ворошилов дал нам во время беседы в штабе армия.
В первых же стычках с белогвардейцами, и особенно в бою под Логом, личный состав полка оценил ворошиловский совет, сущность которого красноармейцы сами сформулировали коротко и ясно: «Подпусти врага поближе!»
Увидят бывало наши бойцы, что против них движется белоказацкая конница, и вот бежит по цепи передаваемое от соседа к соседу озорное, предостерегающее:
— Подпусти поближе!..
— Ах, анафемы, — шепчет тогда Логофет, радуясь за полк, и улыбается своей застенчивой улыбкой.
Переждав, чтобы эта самопроизвольно родившаяся, но вполне правильная команда облетела полк, он отдает свою:
— Передай по цепи: без команды не стрелять, приготовиться к пальбе залпами.
В эти дни ворошиловская армия, отбив вторую попытку белых окружить Царицын, начинала наступление в северном и северо-западном направлении от Царицына силами десяти дивизий.
Эти боевые действия являлись частью широкого наступления войск Южного фронта. Его предполагалось осуществить также силами 9-й и 8-й армий, действовавших правее 10-й армии.
В директиве командюжа от 1 ноября 1918 года говорилось:
«Главнейшим операционным направлением признаю линию Поворино-Царицынской ж. д., и в этом направлении должен быть нанесен противнику сокрушительный удар со стороны как Поворино (главной ударной группой), так и со стороны Царицына»{5}.
В полосе наступления 10-й армии основной ударной силой была Коммунистическая дивизия. Ей предстояло пробиться по Поворино-Царицынской ж. д. с задачей овладеть районом Арчеды и тем самым выйти в тыл белоказакам, прорвавшимся в направлении на Красный Яр (пристань на правом берегу Волги, где был тогда стык 10-й и 9-й армий).
Овладение Поворино-Царицынской железнодорожной линией имело очень большое военное и политическое значение, так как давало возможность возобновить прерванное в то время сообщение между Царицыном и Москвой. Раньше по этой дороге была широко организована отправка специальных маршрутных поездов с хлебом, мясом и другими продуктами для голодающего населения Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенека.
Вполне понятно, что для московских пролетариев, организованных в 38-й полк, цель операции была особенно близка и в немалой степени способствовала общему, подъему.
На полустанке Белушкино полк должен был сбить передовые заставы неприятеля и далее, преодолевая возможное сопротивление противника, продолжать наступление до железнодорожной станции Лог и хутора того же названия, где находились укрепленные позиции белых.
Раннее утро. На траве седеет иней. Роты одна за другой вытягиваются из станицы. Лица у всех решительные, строгие, каждая команда выполняется четко, без промедления.
У старика Гавриила Михайлова даже выпрямилась спина, согнутая долгой тяжелой работой. Он испытующе поглядывает на красноармейцев, как бы проверяя их готовность к бою.
В безукоризненном строю проходит полковая инструкторская школа во главе со своим начальником Янчуковым. Я невольно залюбовался прекрасной выправкой инструкторов, подтянутых, как на параде. Среди них выделяется тонкой фигуркой наш старый знакомый доброволец Лю Сенею. А рядом с ним — Титов. Ему как. будто даже неловко среди этих стройных военных людей.
Несколько командиров подразделений окружили Логофета. Он коротко дает им последние указания.
— Будет исполнено, товарищ командир.
— Так точно, понятно.
— Слушаюсь, товарищ Логофет, — то и дело раздается из этой группы.
Логофет волнуется. Все свои знания отдал он полку и теперь тревожится, сумеет ли хорошо организовать бой, достигнуть в решающую минуту успеха. Старается подыскать нужные слова, инструктируя командиров. И они понимают его состояние, всем своим видом подчеркивают готовность выполнить любой приказ.
Логофет сделал знак начальнику конных разведчиков, и минуты через три те уже скрылись за пригорком, умчались в сторону хутора Лог.
Двинулись вперед и дозоры для охраны полка в пути справа и слева. Состав дозоров тщательно подобран из солдат-фронтовиков; начальники — бывшие унтер-офицеры.
Осенний воздух прозрачен и свеж. Вокруг бескрайняя степь.
Пройдя километров пятнадцать, останавливаемся на привал для обеда.
Впереди, на расстоянии каких-нибудь 500 метров, виднеются позиции наших войск, а дальше по направлению к Логу — сторожевые заставы противника.
Где-то справа изредка ухают артиллерийские выстрелы и громыхают разрывы снарядов.
Полки Коммунистической дивизии, расступившись влево и вправо, освобождают место для рогожско-симоновцев.

БОЙ ПОД ЛОГОМ

Прошло много лет с тех пор, но бой под Логом 5 ноября 1918 года стоит в памяти с такой отчетливой ясностью, как будто это происходило вчера или несколько дней назад.
Как сейчас вижу наступающие роты, красное знамя в лучах заходящего солнца, кое-где редкие дымки пушечных выстрелов.
Наши боевые действия против неприятельской пехоты, расположившейся несколькими параллельными цепями на пространстве между полустанком Белушкино и станцией Лог, направлял сам Ворошилов. По установившейся традиции командарм лично проверял в бою воинские части, прибывающие на фронт.
Полк, поддержанный артиллерией, продвигался успешно. К вечеру мы остановились километрах в семи от Лога, взятие которого было назначено на следующий день.
Утром, 6 ноября, противник, воспользовавшись туманом, бросил против нашего правого фланга и в обход его свою конницу. Мы выдвинули на фланг находившуюся в резерве шестую роту, и наступление противника было отбито.
Легкий утренний туман рассеивался. Над степью поднималось солнце, освещая полк, подготовившийся к взятию хутора Лог.
Согласно боевому приказу командующего наше наступление должна была поддерживать артиллерия; два других полка прикрывали наши фланги от нападений белой конницы. Но ни артиллерии, ни этих двух полков на отведенных им местах не оказалось, и мы были вынуждены дожидаться их, рассыпавшись в цепь. По донесению наших конных разведчиков, полк, который должен был прикрывать наш левый фланг, отошел по направлению к Дону и находился в семи верстах от нас; стоявшие на правом фланге полки Вольской дивизии также отошли. Однако приехавший рано утром командир 1-й бригады Крючковский уверял нас, что указанные в приказе полки подтягиваются, артиллерия тоже уже на марше и вот-вот должна открыть огонь. Он настаивал на немедленном выступлении, и Логофет не счел возможным возражать старшему командиру.
Хутор Лог располагался на возвышенности, перед которой простиралась большая глубокая балка. Это давало противнику значительные преимущества. Кроме того, у белых была артиллерия, а у нас ее не было, и они, видимо, располагали большим запасом патронов, в которых мы испытывали недостаток. Но зато на нашей стороне был революционный подъем московских рабочих, хорошие командиры, пользующиеся безграничным доверием бойцов.
Вначале все шло как нельзя лучше. Белогвардейские части, находившиеся перед Логом, быстро отступали, наши цепи, уверенные в победе, продвигались хорошо, несмотря на сильный огонь расположенных на горе орудий противника.
Так мы прошли километров пять, постепенно поднимаясь в гору по желтовато-серой выкошенной степи. Миновав балку и оказавшись на возвышенности, мы прямо перед собой увидели хутор Лог.
Не останавливаясь, рогожско-симоновцы короткими перебежками без выстрелов устремились на врага, засевшего в окопах. Решительное наступление нашего полка произвело на белых настолько сильное впечатление, что их отступление начало переходить в паническое бегство.
Третья рота уже овладела мельницей, откуда неприятель обстреливал нас ружейным и пулеметным огнем, и двигалась дальше. Неожиданно из-за опрокинутых железнодорожных вагонов раздался частый ружейный огонь.
Ротный командир Лиль, такой же спокойный, как всегда, скомандовал:
— Третий взвод, 1-е отделение, стой, с колена залпом... пли!..
Огонь белых прекратился, но через несколько минут выстрелы раздались вновь.
Опять Лиль командует:
— Третий взвод, 1-е отделение, с колена залпом... пли!..
Эту команду ему пришлось подавать еще раз, пока мы не увидели, как белые, оставив опрокинутые вагоны, скрылись за полотном железной дороги.
Наблюдая за действиями Лиля, все мы, и в первую очередь красноармейцы третьей роты, увидели его невозмутимое спокойствие. Это очень хорошо действовало на окружающих.
Особенно сильный огонь противник сосредоточил по нашему центру, ближе к левому флангу, где находилась полковая инструкторская школа.
Инструктора со своим начальником Янчуковым шли вперед с какой-то особенной решимостью и презрением к смерти. Пулеметчики тащили на ремнях тяжелые «максимы», не обращая внимания на яростный обстрел врага. Выбывавших из строя сейчас же заменяли новые бойцы. Был момент, когда враг стал буквально осыпать нас снарядами. Сильный артиллерийский обстрел вызвал некоторое замешательство на стыке инструкторской школы и стрелковой роты.
Необходимо было увлечь оробевших личным примером. Янчуков, невысокого роста, коренастый и сильный, подхватывает винтовку убитого красноармейца, высоко поднимает ее над головой и устремляется вперед. Вслед за ним вперед бросается вся цепь. Но в этот миг перед цепью разрывается снаряд, взвивается столб земли и грязно-коричневого дыма. В наступившей затем тишине я слышу голос Янчукова:
— Товарищ Моисеев, подойдите ко мне... Хочу сказать... несколько слов!
Я подбегаю к нему, но Янчуков уже мертв.
Инструктора «дут дальше. Их стрелковая цепь уже выровнялась, Янчукова заменил его помощник. Однако и тот скоро падает, сраженный вражеской пулей.
Инструкторов повел Лапидус. Неподалеку от него уверенной походкой шагал Шелепин. Он держит винтовку так, будто вот-вот бросится в штыковую атаку.
Рядом с Шелепиным неторопливо идет Петр Титов. На лице его нет и тени страха.
А вот и Лю Сен-сю. Белая барашковая шапка оттеняет его загорелое лицо. Тонкий и стройный, он напряжен, как стальная пружина; стиснуты скулы, крепко сдвинуты брови. Лю Сен-сю не выпустил еще ни одного патрона — бережет их до выстрелов наверняка. Он не будет щадить врага, но и сам не унизит себя до просьбы о пощаде!
Вдруг низкий разрыв шрапнели обивает с ног Лапидуса. Его словно кто-то нарочно с силой ударил о землю. Лапидус хватается за живот.
— Я ранен, — говорит он мне, превозмогая страшную боль. — Ты не возись со мной... Ступай!.. Видишь?
Он глазами указал на идущую впереди цепь.
Здесь, на поле боя, я на ходу последний раз пожал Лапидусу руку. Он умер утром 7 ноября 1918 года — в первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции в полковом походном госпитале в станице Иловлинской. По словам дежурившего санитара, Ефим скончался не приходя в сознание, но в горячечном бреду все время говорил о родном рогожско-симоновском полку.
Понеся большие потери, цепи дошли до второй балки и там залегли, чтобы привести себя в порядок перед тем, как броситься в последнюю атаку на неприятельские окопы.
Я прохожу по батальонам, беседую с бойцами и командирами.
— Совсем плохо с водой, — говорит командир батальона Березниэк. — Думали найти родники по балкам, но нигде ни капли. Люди жалуются, что совсем пересохло во рту. Ведь последний раз пили чай вчера перед наступлением. Нет воды и для пулеметов. Даже на перевязочном пункте в воде нуждаются.
В одном из углублений лежит Александров — помощник командира первого батальона, бывший офицер, вступивший в полк незадолго перед отправкой на фронт. Рядом с ним шесть — семь красноармейцев первой роты. Все курят папиросы.
— Не хотите ли? Московские еще остались, — протягивает мне Александров пачку с оставшимися тремя папиросами.
— Пшеничные, — прищелкивает языком молодой красноармеец.
Александров несколько возбужден.
— Ну, знаете ли, — говорит он, — вы меня простите, но теперь я откровенно скажу: прекрасный полк!.. Не ожидал! Ведь под таким огнем идут! И как идут!!. Глазом не моргнут!..
Красноармейцы молча улыбаются. Только Гражданников вмешивается в разговор:
— Если бы нам по глоточку воды да батареи огоньку побольше, еще не то бы было...
Неожиданно заговорила неприятельская артиллерия. Прощупала огнем всю цепь, а потом стала сосредоточенно бить по левому флангу, где расположилась пятая рота. И в это же время из-за небольшого пологого бугра, скрывавшего широкую лощину, на нашу пятую роту с гиком и свистом бросились вражеские конники. Кавалерийская атака была настолько неожиданной, что красноармейцы несколько растерялись, и конница врезалась в боевые порядки полка.
Момент был критический. Но. тут отличился взводный командир Потаповский. Он вскочил на ноги и громко скомандовал:
— Все лицом к кавалеристам! Частый огонь!..
Белоказаки поспешно отступили.
Три часа лежали наши солдаты в цепи, ожидая, что вот-вот придут на помощь другие полки и заговорит, наконец, наша артиллерия. И хотя Рогожско-Симоновский полк был прижат огнем врага к земле, моральное состояние красноармейцев оставалось высоким.
Мы видели, что полк попал в трудное положение, но никто из нас и не предполагал, до какой степени оно было опасным. Только позднее узнали, что Вольская дивизия, которая должна была поддерживать наше наступление с фланга, оставила позиции.
Три полка этой дивизии, сформированной по организационным указаниям предателя Троцкого и потому переполненной кулацкими элементами, под влиянием контрреволюционной агитации взбунтовались, и против них пришлось направить другие части 10-й армии, оторвав их от общего дела.
На нашем же участке обстановка все более обострялась. Особенно тяжелое и опасное положение создалось на крайнем правом фланге, в расположении шестой роты. Когда я пришел туда, бойцы, героически отразив две атаки неприятельской конницы, перевязывали раненых. О выносе их отсюда в данный момент не могло быть и речи: перебьют.
Один пулемет перегрелся и вышел из строя, другой был в исправности. Патроны на исходе, у некоторых бойцов их осталось по полторы — две обоймы.
Правее хутора Лог, прямо против нас, редкой цепочкой мчатся казаки. Они появляются откуда-то слева из-за горы, проходят на виду у нас с полверсты и вновь скрываются за горой правее. В лучах заходящего осеннего солнца отчетливо видны их силуэты на вершине холма.
Что они собираются делать? Группируются ли сейчас для атаки на наш фланг или предпринимают более глубокий обход? Если последнее предположение правильно, то почему они не действуют скрытно, — ведь за горой достаточно места, чтобы пройти незаметно.
А быть может, это просто демонстрация, чтобы подействовать на нашу психику? Возможно, их совсем немного, всего какая-нибудь сотня описывает круг и одни и те же люди показываются перед нами несколько раз? Можно предположить и так: казаки нарочно провоцируют стрельбу наших пулеметов, чтобы обнаружить их расположение.
Мы не даем ни одного выстрела и наблюдаем...
— Вот уже двоих послали к товарищу Логофету, — говорят красноармейцы. — Один больше двух часов как ушел. И не возвращаются. Должно быть, погибли.
Уславливаемся с товарищами из шестой роты, что я сам пойду к Логофету и оттуда постараюсь сообщить им, что делать дальше.
Скрытно поднимаюсь на бугор, где разместился командный пункт полка. На противоположной стороне балки рыщут по пригоркам белоказацкие разъезды, отыскивая место, где бы им броситься в атаку. Но рогожско-симоновцы молчат, они хорошо помнят ворошиловский наказ — сохранять спокойствие перед лицом неприятельской конницы.
Верно, у москвичей мало патронов, но ведь белые не знают об этом и, очевидно, боятся молчания нашей цепи.
Логофет стоит на командном пункте с биноклем в руках. Голова у него забинтована: ранен шрапнелью. Кровь запеклась на лице. Прежде чем подойти к нему, оглядываюсь назад и вижу, как из балки вслед за мной поднимается по склону та самая шестая рота, в которой я только что был.
Смотрю на Логофета, показываю ему на приближающуюся из-под горы цепь: «Что же это? Отступление?..»
Он спокойно объясняет, что правый фланг совершенно открыт, в резерве полка всего 30 саперов и нет ни одного ящика патронов. Поэтому он решил отвести 6-ю роту назад и поставить ее уступом. Объясняя, он время от времени смотрит куда-то направо, как бы ожидая подтверждения своих слов. Я оглянулся и неожиданно встретился глазами с Ворошиловым. Никак не ожидал, что командарм окажется здесь. Мне стало неловко, что он видит неудачу полка, но у Климента Ефремовича взгляд не осуждающий. Он говорит о наших бойцах что-то хорошее, и на душе у меня сразу становится легче.
В то же время возникает мысль: как же он сам-то рискнул приехать в наш полк в такую тяжелую минуту?
Значит, правильно шла молва, что Ворошилов, не считаясь с опасностью, всегда появляется в тех местах, где трудно.
— С минуты на минуту ждем огня нашей артиллерии, — говорит Логофет. — Она уже прибыла по распоряжению товарища командующего и занимает позиции вон за тем бугром.
Посвистывают пули. Иногда довольно близко от командного пункта рвутся неприятельские снаряды. Климент Ефремович время от времени поднимает бинокль к глазам, посматривая на гору, где неприятельская кавалерия проделывает свои маневры. Но, видимо, они ему и без того хорошо понятны, и он обращает на них гораздо меньше внимания, чем на приближающуюся 6-ю роту. Она спустилась в небольшую лощину, но сейчас вновь будет переходить через бугор на виду и под выстрелами у неприятеля.
Бойцы идут цепью широкой размашистой походкой, соблюдая дистанцию и равнение. Вот и старый знакомый — красавец правофланговый Николай. Как хорошо он плясал на прощальном вечере в Москве!..
Мы с Логофетом молча наблюдаем за Ворошиловым.
— Вот это молодцы! — с восхищением говорит он.
Только 17 лет спустя я узнал, что товарищ Ворошилов телеграфно послал в Москву товарищам Сталину и Свердлову восторженный отзыв о Рогожско-Симоновском полке. В телеграмме говорилось:

«Вчера впервые прибывший из Москвы 38-й Рогожско-Симоновский советский полк был лущен в бой. С радостью могу констатировать, что, наблюдая за действием полка, я видел умелое руководство начальников, бесстрашие молодых солдат и сознательность всего полка вообще. Надеюсь, что новый московский 38-й Рогожско-Симоновский советский полк будет с каждым днем крепнуть и закаляться в боях и в ближайшие дни покроет себя славой, которая будет и славой матушки Москвы.
Командующий 10-й армией Южного фронта
К. Ворошилов».

...Прошло еще несколько томительных минут, и вдруг через наши головы с шипеньем полетели шрапнельные снаряды. Это открыла, наконец, огонь артиллерия, присланная по личному распоряжению Ворошилова.
Трудно найти слова, чтобы описать радость и воодушевление, охватившие полк. Ведь люди, изнывавшие от жажды, находившиеся все время под огнем врага, терпеливо ждали этого момента с самого утра.
Внезапные разрывы нашей шрапнели ошеломили противника. Все кавалеристы сразу окрылись за бугром. Неприятельские орудия, до этого стоявшие на открытых позициях, спешно были убраны в укрытия, исчезли и пулеметы.
Кое-где в нашей цепи раздались выстрелы, красноармейцы стали приподниматься, готовясь к атаке.
— Вот не терпится!.. — засмеялся Логофет и распорядился передать батальонам, чтобы ни в коем случае не возобновляли атаку без приказания и не тратили зря патронов.
Было уже совсем темно, когда подошли другие пехотные полки и встали справа и слева от Рогожско-Симоновского. Наша цепь под прикрытием темноты продвинулась несколько вперед и заняла позиции, удобные для дальнейшего наступления.
Красноармейцы, возбужденные событиями дня, не жаловались даже на отсутствие ужина и недостаток воды. Больше всего разговоров было о командарме. Бойцы с благодарностью толковали о том, что если бы товарищ Ворошилов не помог нам артиллерией, то полк наш был бы уничтожен. С восхищением говорили и о личном героизме Климента Ефремовича.
Полк занимал позиции верстах в двух южнее Лога. Потери мы понесли значительные. Логофет, раненный в голову и контуженный, отказался от лечения в околодке. Я тоже не настаивал на этом, так как заменить Логофета было решительно некем. Впрочем, мы договорились, что в случае ухудшения состояния здоровья Николая Дмитриевича его заменит помощник командира полка Виктор Тарицын.
Во время нашей беседы на командный пункт явился Александр Тарицын, назначенный накануне начальником обоза первого разряда.
Логофет вызвал его для объяснения по поводу недопустимой задержки с доставкой на передний «рай горячей пищи и воды.
Александр Тарицын — брат помощника командира полка Виктора Тарицына, офицер военного времени, был членом партии. В царской армии он служил с Логофетом в одной части и находился с ним в хороших личных отношениях.
Начальник обоза сразу заговорил о тех огромных трудностях, с которыми пришлось ему столкнуться.
— Представь себе, Николай Дмитриевич, наши подводы до сих пор еще не возвратились из дивизионной базы... Говорят...
— Мало ли что говорят. Нужно проверить, — довольно резко оборвал его Логофет.
— Да послушай, Николай Дмитриевич, ведь я же сегодня первый день...
— Это верно, что вы, товарищ Тарицын, сегодня первый день начальником обоза; но и наши солдаты сегодня тоже в первый раз остались без воды и без обеда.
Тарицын сменил тон, перешел на «вы».
— Да слушайте, товарищ Логофет, я полтора часа как из обоза, подводы еще не возвращались.
— А вы проверьте хорошенько этих обозников, они там сидят раскуривают, не едут на позиции, услыхав, что большой бой идет.
— Проверю, товарищ Логофет...
— Деньги получили? Если с базы не придут продукты, то купите все, что необходимо. Завтра должен быть особенно хороший обед. Вы понимаете, какой завтра праздник — годовщина Октября, первая годовщина Советской власти.
— Помню, товарищ Логофет, слушаюсь... За воду я боюсь, бочек у нас нет...
— Возьмите у жителей.
— Повсюду сегодня искал и нашел только одну бочку... Ты представить себе не можешь, Николай Дмитриевич, — опять переходит на «ты» Тарицын, — как все здесь трудно устроить.
Логофет остается по-прежнему официальным.
— Товарищ Тарицын, слушайте мой приказ.
Тарицын выпрямляется и берет руку под козырек.
— Завтра утром должен быть здесь на месте горячий суп с мясом, хороший, жирный, и вода в достаточном количестве. Необходимые деньги можете истратить. Слышите?
— Так точно, товарищ командир, слушаюсь.

* * *

7 ноября выдалось солнечное утро. Вокруг — холмистая выжженная степь, а прямо перед нами, на высокой горе, все тот же хутор Лог, который мы еще должны взять.
Красноармейцы успели немного окопаться. Около землянок стоят бачки великолепного борща с обильным количеством крошенки из говяжьего мяса и свинины. Если бы дать такой борщ в Москве, на него бы буквально набросились, но сейчас никто не притрагивается — все хотят пить. Вспоминаю, что в последний раз вдоволь пили воду днем 5 ноября, перед началом первого боя. С тех пор прошло почти двое суток.
Начхоз сообщил, что волы и верблюды были заняты срочными боевыми перевозками, но через 2–3 часа он пришлет нам воду в достаточном количестве.
Красноармейцы временами посматривают на дорогу, по которой должны подвезти воду. Только комсостав и коммунисты стараются не говорить о жажде. Но вот и вода привезена. Ее быстро разбирают по фляжкам, тут же пьют с жадностью. Подвозят еще 3–4 бочки. Утолив жажду холодной водой, красноармейцы раскладывают костры, кипятят чай. Все наелись досыта борща и внимательно слушают активистов, читающих вслух газету, присланную Магидовым. Настроение хорошее. Разговоры идут о Москве, о родных, о празднике 7 ноября.
Под Логом мы простояли 8–10 дней. Пищу, воду и газету доставляли аккуратно. Начхоз прислал даже немного соломы, которую постелили в землянках.
Справа и слева в 2–3 километрах стояли полки нашей же Коммунистической дивизии, с которыми мы установили хорошую связь. Помню, как к нам приехал знакомиться эскадрой кавалерии: все с карабинами, у некоторых пики и револьверы, шашки разные, но в большинстве казачьего образца. Одеты тоже по-разному: в кожаные куртки, ватники, шинели. Усатые, загорелые лица. Мы хорошо поговорили с ними.
А однажды пришел бронепоезд и простоял у нас несколько часов. Мы побывали на нем и познакомились с личным составом. Красноармейцы и комсостав сплошь молодые, сильные ребята. Обращались они друг к другу на «ты» и называли один другого по имени.
В нашем полку отношения между комсоставом и рядовыми были иные — получая приказания от старших, младшие отдавали честь. Помню, это очень понравилось комбригу. Он всецело разделял точку зрения, что такая форма отношений военным подходит гораздо больше.
Находясь на позициях близ хутора Лог в течение нескольких дней, наши красноармейцы заскучали. Обходя позиции, я во всех ротах слышал один и тот же вопрос:
— Когда же в наступление?
Наконец, долгожданный приказ поступил.
Мы должны начать наступление лишь после артиллерийского обстрела неприятельской позиции. Все с нетерпением ожидаем батарею. Пришел артиллерийский наблюдатель. Он долго осматривал позиции белых, затем взял телефонную трубку, назвал цель, расстояние и подал желанную команду:
— Огонь!..
Четыре орудия бьют одно за другим.
Наши роты, соблюдая дистанцию, быстро продвигаются к хутору. Белоказаки почти не отвечают на наш огонь. Позднее выяснилось, что они отошли, оставив небольшое прикрытие, и Лог мы взяли почти без сопротивления.
Это была настолько легкая победа, что она даже вызвала разочарование.
Зато после первого боя под Логом мы потеряли ранеными и убитыми около 300 человек. Большие потери понесли и от болезней.
— Тает полк, — все чаще и чаще приходилось слышать в ротах.
Полк действительно остро нуждался в пополнения, но решить эту задачу было нелегко. Нам хотелось, чтобы по своему составу он по-прежнему оставался бы полком рабочей Москвы. Это наше желание разделял и К. Е. Ворошилов, сам потомственный пролетарий, революционер-большевик. Оставляя пост командующего 10-й армией и уезжая из Царицына 17 декабря 1918 года, он писал в Москву:

«38-й Московский Рогожско-Симоновский полк в 10-й армии один из лучших полков по своей организованности и революционной сознательности. В боевом отношении этому полку, сравнительно молодому в позиционном отношении, могут позавидовать старые испытанные в соях полки.
Пополнение полка однородным элементом крайне необходимо, как в силу огромной убыли его состава, так и по крайней необходимости сохранить в дивизии этот прекрасный пролетарский полк, служащий образцом пролетарских революционных полков.
Весь командный состав полка во главе с командиром тов. Логофетом и комиссаром тов. Моисеевым служит лучшей гарантией того, что полк в будущем не сойдет с пути строго пролетарской революционной дисциплины и высоких боевых качеств.
От своего имени, командующего 10-й армией, лично наблюдавшего героизм полка, прошу срочно выслать пополнение, дабы своевременно приостановить полную гибель лучшего пролетарского красного полка».

Большую помощь в пополнении полка московскими рабочими оказывали Рогожско-Симоновский райком партии и райсовет. Они шефствовали над полком не только во время его формирования, но и позже, когда мы были уже на фронте. По договоренности с Военным комиссариатом Москвы для пополнения 38-го полка в районе было решено создать особый запасный батальон.
Верным нашим другом в Москве был Емельян Ярославский, с которым я все время поддерживал связь.

Однажды в Царицыне я получил от Ярославского маленькое письмо такого содержания:

«Дорогой тов. Моисеев!
Все, что Вы просите, мы выполняем с полной готовностью. Но помните, что к нам обращаются отовсюду, что фронт наш развернулся еще шире, и не думайте, что неполное и несвоевременное выполнение от нас зависит.
Ваши письма очень ценны, мы их рассылаем по районным организациям, в ЦК и ВЦИК.
Шлю горячий товарищеский привет всем вам, стоящим на аванпостах. Уверен, что вы победите.
Да здравствует 38-й Революционный Добровольческий полк Рогожско-Симоновского района.
Да здравствует боевая Красная Армия!
Ярославский.»

Сохранились у меня и некоторые телеграммы из Москвы. В одной из них, переданной по распоряжению тов. Ярославского, говорилось:

«Пополнение пехотой формируется в городском районе — 100 чел., в Рогожско-Симоновском — 187 чел., в Замоскворецком — 150 чел. и 50 чел. пулеметчиков. Командный состав будет выслан. Пополнение предполагается закончить через полторы недели».

Публикация основана на материалах сайта «Военная литература»: militera.lib.ru